Океан не подвластен времени

В этом убежден Геннадий Карменок, капитан I ранга в отставке, профессор, заслуженный деятель науки России

В судьбе этого офицера было многое из того, чему могут позавидовать современные подводники Российского флота, крепко пришвартованного к причалам. Вот и на этот разговор с ним нас «вывел» факт уникальной автономки, которую совершила дизель-электрическая подлодка Б-71 в 1958 году. Тогда Геннадий Романович командовал этим кораблем. Ранее в открытой печати об этом, скажем так, секретном плавании упоминалось лишь несколькими строками, и только в наши дни стали известны его цели и обстоятельства. Сегодняшний наш разговор о той тихоокеанской одиссее Б-71. К слову, подлодку эту построили на заводе № 402 северодвинские корабелы.

- ГЕННАДИЙ РОМАНОВИЧ, насколько мне известно, лодку Б-71 вы приняли не с заводского стапеля, а уже в североморской базе.

- И произошло это достаточно неожиданно. До этого дня в течение трех лет я сначала командовал малой лодкой М-293, потом получил назначение на среднюю подлодку С-288, построенную в Горьком. Ее сначала привели на Балтику, позднее в Северодвинск по системе водных каналов страны. Планировалось переправить С-288 на Тихоокеанский флот по Севморпути. В Белом море мы уже вели интенсивную подготовку для этого перехода, когда неожиданно пришла шифровка от командования: меня назначали командиром Б-71 - большой торпедной лодки 611 проекта, которую построили в Северо-двинске. Правда, на тот момент она уже была заводом сдана и стояла в заполярной базе. Туда ее привел первый командир - С.В. Коробков. Иными словами, лодку сдал - лодку принял. А надо сказать, экспедиция особого назначения - ЭОН-67 - уже отправилась на Севморпуть, и нам на Б-71 пришлось ее догонять. Лодки 611 проекта - ходкие корабли, и где 14-узловым ходом, а где давали и все 16, но экспедицию мы нагнали у новоземельского мыса Желания. Дальше был арктический переход, но это, видимо, тема другого разговора.

- Каким город Северо-двинск остался в вашей памяти?

- Хороший северный городок, не город, а именно городок - он тогда еще только рос. Очень хорошие люди. И работники замечательные. Поверьте, я видел много заводов, но северодвинский меня поразил более всех. Очень энергичным и обаятельным был директор, если не ошибаюсь, по фамилии Егоров. Меня впечатляли его производственные планерки, которые назывались «директорскими проверками». Слово директора было законом. На предприятии царила отменная дисциплина, которая в конечном итоге отражалась на качестве - корабли строили надежные.

В состав Тихоокеанского флота на тот момент входили четыре подводные лодки 611 проекта: Б-66 капитана II ранга Н.И. Царева, Б-63, которой командовал капитан II ранга В. М. Милованов, Б-72 капитана III ранга Р.А. Голосова и моя - Б-71. Корабли обладали большой автономностью, высокой технической надежностью, мореходностью, хорошим вооружением и современными радиоэлектронными средствами. Мы, подводники, их любили, хорошо содержали, и они нас не подводили.

- Работая над книгой о северодвинских подлодках 611 проекта, я, признаться, был озадачен тем, что о походе Б-71 в 1958 году во многих источниках упоминалось очень скупо. Тогда-то у меня и зародилось предположение, что экипаж лодки впервые выполнял некие специфические задачи, о которых, как мы говорим, не принято распространяться. Позже мои предположения оправдались. Сегодня гриф «Секретно» снят.

- Во второй половине сентября 1958 года меня вызвал командир дивизии подлодок Камчатской флотилии ТОФ контр-адмирал П.И. Парамошкин и поставил задачу - срочно готовить корабль и экипаж к дальнему автономному плаванию. Подготовку приказали проводить скрытно. Мы приняли запасы до полной нормы, дополнительно проверили технику и оружие, провели внеочередной медицинский осмотр личного состава. Отбор был тщательным, после него, к слову, мы вынуждены были заменить по состоянию здоровья нескольких матросов и замполита. Более того, на корабль прибыл член Военного совета флота адмирал М.Н. Захаров. С ним мы вышли в трехсуточный контрольный поход, в котором он основательно знакомился с личным составом. Адмирал сумел расположить к себе людей, воодушевить их. Мы не видели, чтобы он отдыхал, все время был среди моряков. По возвращении из похода адмирал дал лестную оценку подготовке нашего экипажа. Через два или три дня на корабль прибыл еще и командующий подводными силами флота контр-адмирал Л.П. Хияйнен. Уже после схода личного состава на берег он осмотрел корабль и побеседовал со мной по существу боевой задачи. Речь шла о разведке театра военных действий. Предстояло выявить тактическую обстановку в оперативно важных для нашего флота районах океана. При этом наша лодка должна была соблюдать максимальную скрытность. Мы об этом всегда помнили.

В то время американская авиация с аэродрома на Алеутских островах часто подлетала к Камчатке и просматривала полосу океана, в пределах которой могли совершать переход наши корабли. Мы следовали в смешанном режиме, главным образом под водой, всплывали только в случаях, когда обнаружение лодки было маловероятным. На линии Мидуэй - полуостров Кадьяк действовали американские противолодочные самолеты «Нептун» и авиация радиолокационного дозора. После 180 меридиана мы вообще вошли в акваторию, которую американцы считали, да и сейчас считают, своей, потому контролируют ее особенно тщательно. Но нас они не обнаружили. Мы скрытно снимали параметры гидрометеорологической обстановки, наблюдали за судами и самолетами.

Однажды, когда лодка находилась на глубине 120-140 м, неожиданно обнаружилась течь в трубопроводе устройства РДП. Мы всплыли. Штиль, солнце! Отыскали поврежденный коррозией участок трубопровода, подготовили газосварочный аппарат. На работу требовалось час-полтора, но едва проработали 20 минут, как на горизонте показалось большое океанское судно. Оно двигалось встречным курсом со скоростью 16-18 узлов. Прекращать работу нам нельзя. Тогда, удерживаясь на курсе, равном обратному пеленгу на обнаруженное судно, мы разошлись с ним при траверсном расстоянии 40-50 кабельтовых. Нас не заметили, а после завершения ремонта мы ушли на глубину.

Так к концу третьей недели мы и пришли в первый район наших исследований. Здесь, используя плохую погоду и некоторые свои профессиональные приемы, мы продолжали скрытное слежение. Надводные корабли и транспорты обнаруживали достаточно далеко, труднее обстояло дело с подводными лодками.

Уже начинался ноябрь, и мы собрались переходить во второй район, когда обратили внимание на активизацию американского флота у западного побережья США. Тогда мы повременили и стали свидетелями крупного учения. Упустить шанс отследить его мы не могли. В результате добыли много интересной военной информации. Вообще, у нас были встречи и с корабельными поисково-ударными группами, и с транспортами, и судами десанта, однажды ночью встретились с авианосцем, но остались незамеченными.

- Геннадий Романович, мне кажется, за исключением эпизода с ремонтом трубопровода в надстройке, вы как-то обыденно говорите об очень тяжелой автономке, а ведь в ней наверняка были эпизоды критического характера.

- Однажды мы шли на глубине 100-120 метров со скоростью 1,5 узла, когда при «чистом» горизонте вдруг поступил доклад от гидроакустика: «Торпеда слева, шум усиливается!» Позже я не раз вспоминал этот эпизод, что называется, в мельчайших подробностях, но тогда решение пришлось принимать мгновенно, ведь в худшем случае торпеда, нацеленная в нас, могла оказаться у борта лодки через 30-50 секунд. Мы уклонились и начали готовить свое оружие на случай неразумных действий того, кто выстрелил в нашу сторону. К счастью, торпеда начала удаляться, пеленг ее быстро пошел вправо, и вскоре шум исчез. Оказалось, мы проникли в район действий американских подводных лодок, которые проводили учебные торпедные стрельбы. Иными словами, мы проявили излишнее любопытство.

- Знаю, был еще эпизод, когда пришлось понервничать не только вам, но и вашему начальству на берегу.

- Седьмого ноября комфлота адмирал В.A. Фокин поздравил наш экипаж с праздником. В конце его радиограммы стояла приписка - «дать подтверждение». Это означало: всплыть хотя бы на перископную глубину и с помощью выдвижной антенны сообщить, что радиограмма получена. К этому моменту мы уже давно не давали о себе знать, а до очередного планового донесения оставалось несколько суток. Тогда решили, работая на полной мощности коротковолнового передатчика, отправить ответную радиограмму в штаб. «Отстучали» ее, но подтверждения о получении с берега не пришло. Вновь передали радио, а «квитанции» все нет и нет. Похоже, нас никто не услышал. Начали искать причину. А со штаба вновь радиограмма: «Командиру. Доложите свое место и действия».

Стояла ночь. Мы всплыли. Вместе с сигнальщиком и вахтенным офицером я вышел на мостик. Стали осматривать выдвижную антенну, я взялся за шток, а она вдруг переломилась, один кусок так и остался у меня в руке. Тут же поставили антенну «Штырь» и дали наше радио. Только после этого радисты доложили, что «квитанция» получена. Оказалось, антенна была повреждена, видимо, несколькими месяцами ранее при плавании во льдах, а волны и ураганы доломали ее. Впредь всякий раз для передачи радиограмм на берег нам приходилось всплывать в позиционное положение и ставить антенну «Штырь».

- Я так понял, уже шел ноябрь - не самое лучшее время для плавания.

- Да. В северной части Тихого океана уже начиналась зима. Волны высотой до 8 метров били по рубке, заливали мостик. Для моряков, «желающих подышать воздухом», выход наверх запретили. В надводном положении лодки верхняя вахта вынуждена была «крепиться» к ограждению рубки специальными концами. Но даже на глубине более 100 метров лодочный кренометр фиксировал качку - 3-5 градусов.

- Как переносил тяготы плавания экипаж?

- Достойно. Обычно уже после двух месяцев автономного плавания экипаж испытывает последствия нервной перегрузки, устает. И от постоянного пребывания в одном и том же ограниченном пространстве отсеков, и от частых смен температуры от нормальной до жаркой - 42-45 градусов, и от высокой влажности. К тому же на подводных лодках того времени ощущались серьезные проблемы с пресной водой: запасы ее были невелики, а опреснители либо плохо работали, либо выдавали техническую воду низкого качества. А нашим морякам же пришлось нести вахты в неослабевающем напряжении не один месяц.

- Говорят, корабль, хоть и железный, а домой всегда бежит веселей.

- Хотя на обратном маршруте непогоды было больше, да и скорости хода были такими же, как в начале похода, в базу мы прибыли на полсуток раньше назначенного срока. С приближением к Камчатке мы всплыли и до появления берега определили свое место. А когда берега уже стали видимыми, штурманы «привязались» к ним, и выяснилось, что наша неточность в ориентации не превысила даже 3,5 мили.

Ошвартовались у отдельного пирса. «Материальная часть исправна, личный состав здоров». Это обычные слова доклада командира подводной лодки командиру дивизии, но они тогда соответствовали действительности.

- Но это доклад по прибытии. Наверняка вскоре еще последовал и подробный «разбор полетов».

- Командующий флотом дал высокую оценку работе экипажа корабля - лодка Б-71 выполнила поставленную задачу. Матросы, старшины и офицеры были поощрены в приказах, а меня представили к награждению орденом Ленина. Вскоре я повел корабль во Владивосток для текущего ремонта, то есть перешел в другое соединение флота, и в том же году передал лодку капитану III ранга Д.Д. Краско. После этого меня направили учиться в Военно-морскую академию. Как в таких случаях часто бывает, мое личное дело и наградной лист начали кочевать по военно-морскому ведомству. Вдобавок ко всему вскоре расформировали и упразднили штабы подводных сил флотов. О моем ордене никто не вспомнил, да я, признаться, ни у кого ничего не просил. Награждение не состоялось. Остался, правда, наградной лист, он сейчас подшит в моем личном деле, которое хранится в военкомате.

- Геннадий Романович, с вашим уходом с действующих кораблей что-то изменилось радикальным образом в вашей судьбе подводника?

- Пожалуй, нет. Вся судьба моя оказалась связанной с подводными лодками. В подплаве у меня была возможность получить командирскую практику на трех морских театрах при достаточно интенсивной боевой подготовке. Скажу еще, что в те годы для флота не жалели ни топлива, ни торпед, ни снарядов, мы много работали в море. К тому же большое значение имел опыт подводников - участников Великой Отечественной войны, они были нашими учителями. Когда же я ушел из плавсостава и преподавал в Военно-морской академии, моей специальностью стала тактика подводных лодок. В академии я был заместителем начальника кафедры. Все мои научные работы написаны о тактике и боевом применении подводных сил. Так вышло, подлодки прошли через всю мою жизнь.

Что еще сказать? После того осенне-зимнего похода на подлодке Б-71 очень многое изменилось в технике, оружии и тактике как подводных лодок, так и противолодочных сил. Не изменился только океан, его особые требования к морякам, особенно к подводникам, как мне кажется. Никакое время отменить эти особые требования не может, как и необходимость плавания в океане.

Поделиться с другими!
Понравилась статья? Порекомендуй ее друзьям!
Вернуться к содержанию номера :: Вернуться на главную страницу сайта