Когда мир висел на волоске… часть 2

Начало здесь.

Вопрос, почему в событиях Карибского кризиса практически не участвовали советские атомные лодки, задавался не раз и многими. Любопытно, что даже министр обороны СССР того времени Р.Я. Малиновский был в полной уверенности, что на прорыв блокады вокруг Кубы Северный флот отрядил атомные, а не дизельные корабли. Впоследствии, когда он узнал правду, по воспоминаниям участников совещания в ЦК КПСС, где проводился «разбор полётов», Родион Яковлевич пережил настоящий шок. И в самом деле, почему морякам пришлось «водить за нос» самого министра обороны? 

Наверняка у Советского Союза нашлось бы чем достойно ответить американцам на их ядерный удар, но сегодня уже очевидно - вряд ли мы его смогли бы нанести с моря. Флот наш тогда хоть и вступал в атомную и ракетную эру, но полномасштабно воевать ещё не мог. Атомные лодки у нас уже были, но у большинства из них на тот момент имелись проблемы по реакторной части. Отдали было приказ и К-133 – атомной торпедной лодке 627-го проекта, но из-за неполадок в реакторе она так и не покинула Западную Лицу. Ещё имелись четыре атомных ракетоносца, все северодвинской постройки, 658-го проекта, каждый с тремя баллистическими ракетами. Но головная К-19 уже получила зловещее прозвище «Хиросима» и меняла в Северодвинске выжженный радиацией отсек, у второй - К-16 и третьей - К-33 текли парогенераторы, оставалась только упомянутая уже К-40 капитана III ранга В.Л. Березовского. Очковтирательство бытовало на флоте и тогда. Докладывать наверх о реальном состоянии атомного подводного флота, о котором в ту пору трубили как о достижении, просто побоялись.

Так получилось, именно в канун Карибского кризиса на заводе №402 озаботились созданием так называемой группы гарантийного надзора. Создавали её не от хорошей жизни. Едва первые три новые АПЛ ушли на базу в Лицу, как посыпались телеграммы: всё на лодках стало ломаться, выходило из строя даже относительно несложное вспомогательное оборудование. Сначала завод почти беспрерывно слал военморам запчасти при каждой попутной оказии - эсминцами, буксирами, бывало, что и самолётами, но жалоб и заявок с Севера никак не становилось меньше. Всё это дошло до правительства, начались разбирательства. Директор Е.П. Егоров сетовал: «Меня бьют не за то, что завод лодки не сдал, а за то, что потом они простаивают в базе». Наконец наверху разобрались и решили: флоту нужны заводские группы гарантийного надзора, которые, помимо всего прочего, научили бы экипажи правильно эксплуатировать оборудование. Первая группа была небольшая. Василий Иванович Сытник, первый её руководитель, своих подчиненных не забыл: Василий Барабкин, Алексей Дианов и Валентин Левченко. И первые трудности он хорошо помнил. Поначалу доходило до серьёзных конфликтов, был даже момент, когда подводники отказались пропускать заводчан на корабли: уж больно те досаждали им своими замечаниями. Понадобилось вмешательство высокого флотского командования, причём в приказной форме. И, как выяснилось, приказ отдали вовремя: вскоре заводчане буквально спасали наши немногочисленные атомные лодки от вероятных катастроф.

На подлодке К-133, которой, к слову, командовал будущий Герой Советского Союза Ю.А. Сысоев, во втором контуре реактора первыми обнаружили... чугунную дробь! Флотские тут же составили рекламацию, мол, реактор «засорён свинцовой дробью», принесли на подпись Сытнику. Василий Иванович подписывать отказался: во-первых, речь надо вести не о свинце, а во-вторых, выяснить, откуда этот мусор взялся в сердце энергетической установки, если с чугунной дробью северодвинцы дела не имели. Морякам пришлось вручить корабелам свой акт без подписи заводского полпреда на Севере. Когда же директор Егоров спросил Сытника, почему он не подписал рекламацию, тот объяснил. Директор выслушал и понял. 

В Северодвинске подняли тревогу, бросились на склады, куда поступали с Кировского завода корабельные турбины. Тут всё и раскрылось: когда ленинградцы обрабатывали дробемётными аппаратами конденсатор турбины, корпус его переворачивали, и часть дроби, попав через отверстия в трубку для деаэрации воды (скоп), там и оставалась. Турбину смонтировали и запустили, конденсат стал вымывать дробь, она угодила в контур реактора. 

Репрессии были таковы: главному конструктору турбины - выговор, начальника ОТК уволили, директору Кировского - выговор, председателю Ленсовнархоза поставили на вид. Но наказания наказаниями, а реакторы-то надо было чистить, тем более что чугунную дробь обнаружили уже и на других лодках. А в мире пахло войной: шёл август 1962-го... 

Флот торопил. Из Северодвинска срочно вызвали две бригады - Ивана Сурначёва и Николая Терентьева, турбинистов отрядил Кировский завод. Технологию зачистки они придумали быстро, денег же и премиальных, чтобы стимулировать темпы, начальство не пожалело. Людям объяснили международную обстановку, сказали, что лодки должны выйти в море любой ценой, и на каждую дали срок - 15 дней. Они работали сутками, без отдыха. Из отсеков рабочих, по словам Сытника, выгоняли буквально пинками: боялись, что от усталости они могут заснуть, упасть, удариться обо что-нибудь и получить травму. Первую АПЛ удалось вычистить за девять суток, на каждую из остальных затратили по неделе, но окончательно решить проблему боеспособности первых кораблей нашего атомного подводного флота так и не удалось. Вот почему на острие Карибского конфликта пришлось посылать дизель-электрические подлодки…

Тридцать восемь дней длилась в Атлантике та странная морская война со всеми атрибутами войны настоящей: с многодневными погонями и боевыми бомбометаниями, с погружениями на предельные глубины и с ядерными торпедами, готовыми к пуску в случае нападения. Месяц звенели нервы у моряков. А что было в это время в Северодвинске?

Уже на следующий день после объявления карантина вокруг Кубы во многих цехах Севмаша состоялись митинги под лозунгом «Руки прочь от Кубы!» Резолюции их затем были опубликованы в заводской многотиражке. Но этим дело не ограничилось. К октябрю 1962-го на стапелях был «раскручен конвейер» двух серий атомоходов: торпедных 627-го проекта и ракетных 658-го. Ещё на швартовных испытаниях стояла наша первая атомная с жидкометаллическим теплоносителем – проект 645. В целом несколько лодок могли уже выйти в море.

Надо сказать, кубинская тема и до этого время от времени будоражила нашу страну, и Северодвинск в частности. Со слов моего отца  Бориса Андреевича, работавшего на АПЛ, когда в апреле 1961-го события на Плайя-Хирон достигли кульминации, объявили: сдаточной команде АПЛ собраться в красном уголке цеха 42. Помещение его загодя подготовили: окна задрапировали, все щели законопатили, вентиляционные отверстия закрыли войлоком – полная звукоизоляция! На встречу пришли директор завода Евгений Павлович Егоров, один из секретарей обкома партии, начальник цеха Гололобов и целая свита начальников разных отделов.

Сначала разговор шёл о сложной международной обстановке, потом сказали прямо: возможна война, и, если в море лодка получит приказ, часть гражданских специалистов из сдаточной команды пойдёт воевать в составе экипажа, остальных высадят, – может статься, на необжитом берегу. Иного выхода не будет. И предупредили: лодка уже приняла на борт боевое оружие.

Сдаточные атомоходы действительно загрузили торпедами, что называется, под завязку. С ядерными зарядами в том числе. С того же часа ввели двойную охрану: на трапе часовой пропускал строго по списку и в первом отсеке, у стеллажей с торпедами, нёс вахту ещё один автоматчик.

Егоров тогда прямо спросил собравшихся: есть ли отводы? Лишь один поднял руку. Директор: «В чём причина?» – «Жену некому из роддома встретить». Тогда Егоров к замам: «Специалисты на замену есть?» – «Есть». – «Заменить!.. Ещё вопросы есть?» Поднялся рабочий: «Евгений Павлович, наладчикам по таким-то системам надо бы окладики поднять». Егоров: «Нет проблем!» Пока встречу заканчивали, приказ отстучали на машинке, тут же и подписал…

Такую же историю, с незначительными расхождениями, слышал я и от других ветеранов. Но уже с конкретной ссылкой на Карибский кризис октября 1962-го. Сегодня невозможно вообразить ситуацию, когда сдаточную команду прямо с завода отправляют на войну. Тогда же никто не сомневался в правомерности подобного приказа.

- Все мы были людьми военнообязанными. Причём многие пришли на завод с флота, - рассказывал А.В. Кузнецов. - Материальную часть корабля знали не хуже экипажа. В моря ходили не раз и не два. Случись тогда воевать, справились бы…

- Нам всё очень просто объяснили, что с часу на час может начаться война, и все понимали: если такому быть, то все боеспособные корабли должны выйти в море, - вспоминал В.Л. Куликов. – Если лодка способна дать ход, погружаться, всплывать и стрелять, значит, и воевать она может… Другое дело, как всё объяснить своим домашним, ведь распространяться на эту тему запретили настрого. Было ли тягостное ощущение? Пожалуй, только первые несколько дней, а потом всё воспринималось людьми как нечто неизбежное. Отказников не было... 

Когда страсти окончательно улеглись, об этой необычной мобилизации сдаточных команд Севмаша в кубинские «командировки» вспоминали всё реже и реже. А сегодня, по прошествии пятидесяти пяти лет, вовсе не грех их вспомнить.

Олег ХИМАНЫЧ, морской историк