23 февраля день рождения у любимого многими артиста Олега Янковского. Предлагаем вниманию читателей отрывок из интервью с актером театра «Ленком».
- ОЛЕГ Иванович, на телеэкраны скоро выходит «Доктор Живаго», где вы снялись в большой отрицательной роли…
– Кто вам сказал, что она отрицательная?
– Я видел вашу фотографию с проб, которую мне показывал режиссер Александр Прошкин. Вы мне понравились, а ваш герой – нет. Нелегкого поведения человек.
– Не думаю, что моего Комаровского можно определить одним знаком «минус». Мне кажется, что Пастернак вложил в него часть своей души. И я старался показать его сложной фигурой, иначе это было бы неинтересно.
– В этом сериале вы второй раз после «Полетов во сне и наяву» сыграли с Олегом Меньшиковым. И снова ваши герои – соперники.
– Ну, тогда он был совсем мальчишкой…
– Однако там его герой «положил» вашего.
– Да, это была символическая сцена. Вот и посмотрим, кто кого положит теперь в этом тоже непростом любовном треугольнике. Если формально, то на этот раз мой персонаж увел женщину у его персонажа. А по игре – сами увидите.
– Помнится, раньше вы не соглашались играть в сериалах.
– Я и сейчас воздерживаюсь от появления в тянучках, где может быть и сорок, и восемьдесят, и сто двадцать серий. Другое дело – художественные телефильмы, поставленные по большим романам, которые не умещаются в две серии кинофильма. И если такие телероманы ставятся серьезными режиссерами и содержат интересные для меня роли, почему мне не согласиться? Думаю, что и зрители отличают телероманы от телесериалов. И вот еще что для меня важно: без телеэкранизаций современная молодежь вряд ли прочтет «Идиота», «Бесов», того же «Доктора Живаго» или «Анну Каренину». А их телепостановки дают толчок к чтению.
– Вы сыграли в кино, в театре и на телевидении множество героев. Все они хранятся где-то внутри вас. Можно ли говорить о тяжелом грузе сыгранных ролей?
– О грузе – точно нет. О багаже, об опыте – да. Хотя я не задумываюсь о том, что дал мне тот или иной персонаж.
– А вообще, вы о них вспоминаете?
– Иногда даже пересматриваю, когда случайно натыкаюсь по телевизору на фильм со своим участием. Когда вижу «Служили два товарища», душа кровью обливается. Вот уж воистину – «над вымыслом слезами обольюсь». Странно, что над своим же. Помните сцену, где меня Высоцкий убивает?
– Еще бы. «Вот пуля пролетела, и товарищ мой упал…» Сыграно на разрыв аорты.
– Сам не понимаю, кто меня надоумил так повернуться и так посмотреть, чтобы во взгляде не было боли, а было что-то вроде удивления перед смертью. Вы знаете, роли – это нечто вроде кирпичиков в здании, которое строит актер и оставляет после себя. Но вот увидеть это здание со стороны при жизни вряд ли удастся.
– В романах часто пишут о том, что актеры и в жизни продолжают играть свои роли. Иногда бессознательно. И редко бывают самими собой.
– Есть такой грех. К большому сожалению. Примерит человек какую-то удачную маску и оставит на себе. Это случается и с очень большими актерами. Иннокентий Михайлович Смоктуновский, царство ему небесное, так и не снял с себя маску князя Мышкина. Великая была роль, уникальная, вот он и заигрался.
– А вы любите воспроизводить какие-то моменты из жизни своих героев?
– Случается. Сидят во мне отдельные летучие фразы. «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!»
– Узнаю самого правдивого человека на свете. В общем, не только актеры вкладывают что-то в персонажей, но и персонажи в актеров?
– Конечно. Особенно в кино. К нам в труппу приходят молодые ребята, потом уходят на съемки и через неделю возвращаются совсем другими артистами. В кино же все настоящее. Ветер, снег, машины – все реальное, и все входит в актера. Это очень помогает на сцене. Я сам после «Щита и меча» вернулся в театр иным.
– У меня была знакомая, которая влюбилась в вас после этого фильма. И гордилась тем, что, когда «Советский экран» попросил своих читателей назвать лучшего актера года, под разными фамилиями послала несколько сот писем в вашу пользу. Она считала, что именно благодаря ей вам тогда досталось это звание.
– Я получал его несколько раз. Не знаю, как все это тогда делалось и не заметили ли в редакции, что все письма из одного места. Сейчас-то понятно – если появляется сериал в сто серий и в каждой некто играет «кушать подано», то при опросе аудитории у него хорошие шансы стать самым популярным артистом. Но ведь «самый популярный артист» и «самый лучший артист» не всегда одно и то же.
– Вы с самого начала своей актерской карьеры пользовались необычайной благосклонностью женщин. Вам это досаждало или нравилось?
– И то и другое. В первые годы я даже боялся. От любви до ненависти, сами знаете, один шаг. Плеснет что-нибудь в лицо с криком: «Не доставайся же ты никому!» – тут не убережешься. Был же случай, когда какой-то сумасшедший вообразил, будто Ирина Алферова – его жена, и встретил Абдулова с топориком. Хорошо, что Саша, человек не самый слабый, успел увернуться и как-то справился с этим маньяком, а ведь все могло закончиться гораздо хуже. Меня от таких эксцессов Бог уберег, хотя домой звонили, жене гадости говорили, в подъезде ночевали. Неприятно. Даже в милицию приходилось обращаться. А что касается приятной стороны, то в молодые годы работа в кино и в театре не позволяла нормально жить, а вот рассказы о том, как ты играл и снимался, позволяли. Я имею в виду творческие встречи в разных городах и весях. Тут заработок прямо зависел от силы женских чувств. А силы были большие – выйти было невозможно, машину поднимали, не давали отъехать. Особенно после фильма «Мой ласковый и нежный зверь».
– Кружилась голова от такого успеха?
– Нормального артиста это не должно сбивать с толку. Надо себя держать. Потом, все это так быстро забывается.
– А искушение?
– Какое искушение?
– Когда любая за счастье считает, что кумир обратил на нее взор, и на все готова…
– А, вот вы о чем... Так ведь для этого не надо быть знаменитым. Сейчас тем более. Все заменяют деньги. У богатых мужчин нет проблем с молодыми девушками. И бог с ними со всеми.
– Как вы оцениваете успехи своего сына? Нравятся вам его фильмы?
– Нравятся. Я вам откровенно скажу, что не рассчитывал на это поколение. На них столько всего обрушилось – свобода, заграница, смена строя и власти, реклама сладкой жизни и невозможность снимать то, что хочешь. Филипп с друзьями после
ВГИКа кинулись в рекламу и в клипмейкерство, и я уже не верил, что они оттуда вырвутся, однако это произошло...
– Вы часто играете важных персон. То вы Николай II, то Петр I, то граф Пален, и даже роль Ленина как-то сподобились исполнить. А простых людей проще играть или сложнее?
– Никогда не задумывался. Играешь-то человека, а не его ступеньку на лестнице власти. Я бы даже сказал, что вес роли и вес человека – вещи несвязанные. Вот Гамлет для меня тяжеловат оказался. А гигант Петр I вроде бы по плечу. Хотя что я играю в Петре? Вот это: «Господи, ну помоги Ты нам. В последний раз помоги, Господи…» Я ведь тоже в России живу, тоже мучаюсь, болею, тоже вижу, что многое не получается, и могу в роли это выразить.
– Об этом я и хотел спросить напоследок. Что вас волнует, что беспокоит в сегодняшней жизни?
– Если ничего не беспокоит и ничего не болит, значит, ты умер. К тому же российская интеллигенция, к которой я, кажется, могу себя причислить, без боли просто не может. Такова уж ее участь. А перечислять все причины для волнений – времени не хватит. Мы все еще не в начале пути, а на перепутье. Но какое-то предчувствие нормальной, спокойной жизни у меня есть. Хотя русскому человеку нельзя успокаиваться. Иначе он сразу на печку и давай мечтать о скатерти-самобранке, ковре-самолете и царевне Грезе. Это у них там даже гномы хлопочут, а у нас богатырь Илья Муромец на печи лежит…
Виктор МАТИЗЕН, «Новые Известия»