«При такой аварии и нет виновных?!»

Исторический очерк с таким заголовком мы опубликовали в №4 «Корабельной стороны» от 4 февраля этого года (читайте здесь -->). Драматические события полувековой давности у причала ягринской верфи, где в эпицентре мощного радиоактивного выброса оказалась атомная подлодка К-11, в полной мере можно отнести к наиболее драматичным эпизодам в истории послевоенного Северодвинска, и, думается, именно поэтому материал вызвал немало откликов у читателей.

Тех, кто оказался непосредственно причастным к очагу той аварии, сегодня уже немного – все же время берет свое. Гораздо в большем числе те, кто припоминал и рассказывал отдельные детали того периода в жизни «Звездочки» и всего Северодвинска. Последнее неслучайно, ведь город не мог оказаться в стороне от выброса радиации на одном из ведущих его предприятий. Были среди откликнувшихся и те, кто просил уточнить некоторые моменты самой аварии, ее ликвидации и последствий, а они, к слову, сказывались затем несколько лет. Пожалуй, с них и начнем.

В частности, читатели интересовались последствиями слива в заводскую акваторию радиоактивной воды из отсеков горевшего корабля. Попало ее туда, как мы уже говорили, немало – сотни тонн. Решение «слить за борт» принял командир БЧ-5 подлодки капитан III ранга Семён Иванович Вовша. Однако замечу, ни один (!) из участников ликвидации аварии не упрекнул его ни тогда, ни впоследствии, признав, что это была вынужденная и единственно возможная мера, «потому что утони эта посудина у берега – было бы еще хуже».

Последствия по счастливой случайности свелись к минимуму: было время отлива, и опасная вода быстро «втянулась» в кольцевой ток Белого моря против часовой стрелки. Когда вскоре ученые взяли пробы в акватории завода, а еще и сделали анализ водорослей с корпуса атомохода, где произошло обрастание, убедились: опасности заражения нет.

Гораздо хуже была обстановка в отсеках лодки. Практически 5-й, реакторный отсек был полностью уничтожен огнем, и его «пепелище» к тому же источало смертельную радиацию. Более того, через выгоревшие уплотнения кабельных трасс вода поступила в смежный, 6-й отсек, и далее через различные неплотности в кормовые отсеки, и даже в носовой, 2-й отсек радиация проникла.

Пребывание в реакторном отсеке обходилось людям в 2 рентгена в час. Если они проникали туда через погрузочный люк - рентген в час. Безопасной нормой у гражданских считалось 5 бэр в год или 3 бэра однократно – это 3 часа работы в отсеке. У военных - 15 бэр в год либо 12 однократно. В самом крайнем случае разрешалось 25 бэр. Но и эту «пайку радиации» ликвидаторы аварии очень скоро выбрали.

Лодку К-11 отмывали тщательно и беспрерывно несколько лет! И пока она стояла у причала «Звездочки», и когда ее перетащили к глубоководной набережной Севмаша для ремонта. Даже когда реакторный отсек заводчане вырезали и на его место поставили новый, лодку продолжали мыть. А лодка продолжала фонить, теперь уже у левого берега Никольской протоки. Даже спустя годы (!), когда подлодка ушла на боевую службу в Средиземное море, в неком дальнем углу ее трюма обнаружили болт, вероятно, закатившийся туда в момент аварии. Так вот, болт фонил так, что датчики зашкаливали… Известно также, что часть металлических конструкций подлодки еще по весне 1965 года свезли на участок южные Ягры. Народ шептался и сторонился этого места десятки лет...

Однако вернемся к самой аварии. Есть ряд вопросов, которым и по сей день не дано объяснений. Первым из этой серии обычно звучит: почему во время перегрузки активной зоны на корабле не оказалось командира? Как правило, при столь ответственных, даже опасных операциях, командира, напротив, отзывают, если он в отпуске или же в командировке. А в случае с К-11 все наоборот - капитана II ранга Виктора Смарагдова отправили в отпуск, причем несмотря на его возражения. Сделал это командир 203-й бригады ремонтирующихся подлодок капитан I ранга Виктор Горонцов. Мотив его решения вызывает недоумение и неизвестен до сих пор. Командование лодкой тогда был вынужден принять старпом – капитан II ранга Евгений Кафутин, которого впоследствии «назначили» виновником пожара, хотя нелепость обвинений понимали все, вплоть до командующего Северным флотом. Виктор Смарагдов: «Комиссия отметила, что действия личного состава корабля были грамотными, авария произошла не по вине экипажа и ходатайствовала о поощрении отличившихся. Когда доложили главкому ВМФ, он удивился: «При такой аварии и нет виновных?! Жду повторного доклада». Тогда начали искать «стрелочников» и решили сделать виновным старпома Кафутина… В результате повторного доклада главкому командиру бригады объявили выговор, а старпом был освобожден от должности».

Так почему же случился радиоактивный выброс? Если в трех словах, то из-за грубейших нарушений технологии. А если конкретнее? Перед подъемом крышки реактора (делают это с помощью крана, очень аккуратно, на так называемом микроходе) ставится специальный упор, который препятствует движению компенсирующей решетки, стержней регулирования и аварийной защиты реактора... В случае с К-11 упор был установлен меньшей длины, чем требовалось (хотя мне доводилось слышать, что его тогда и вовсе не установили. – Прим. О.Х.). Начальник перегрузочной партии (в ту пору капитан-лейтенант) Иван Грешняков полагает, что произошло это по нелепой случайности, все другие участники убеждены: по вопиющей халатности специалистов плавбазы-перегрузчика. Поэтому, когда кран стал поднимать крышку, за ней потянулись и решетка, и стержни. Как следствие, реактор запустился и произошел тепловой взрыв, который и выбросил из раскрытого чрева реактора пароводяную смесь. Крышку тотчас стали опускать обратно, но села она на корпус уже с перекосом.

А последующий после радиоактивного выброса пожар? Отчего возник он?! Здесь исключительно версии. Одна из них, выдвинутая учеными- физиками, напрямую связана с «эффектом Черенкова»: якобы в момент самопроизвольной цепной реакции произошел настолько мощный выброс радиации, что могла произойти сверхионизация воздуха, которая вызвала так называемый пробой между оголенными и близко оказавшимися клемниками на кабеле. От этого будто бы и возникло пламя. Военные версию внимательно выслушали, но то ли сказанное учеными показалось им из области недоступного разуму, то ли уже тогда был нужен «конкретный виновник», но физикам деликатно отказали. Гораздо убедительнее звучало: «самовозгорание дыхательных аппаратов ИП-64», которые якобы моряки забыли в отсеке на выгородке СУЗ (система защиты и управления). И хотя аппараты никак не могли сами по себе воспламениться и сами военные прямо говорили, мол, «ерунда это полная», как водится у наших флотских, версию утвердили. Под нее и попал старпом Евгений Кафутин…

В воспоминаниях обращает внимание разница в оценках решений и поступков участников тех событий. Например, при ликвидации пожара на подлодке. Если военные говорят о четком руководстве старших офицеров, о взаимопонимании и грамотных действиях личного состава, то гражданским специалистам они виделись по-иному. Скажем, главный санитарный врач МСЧ Анатолий Васильев характеризует их не иначе как панику: «И вот пожар. Переполох начался страшный, все бегут, хватают, какие есть под рукой, огнетушители. С соседнего дебаркадера, с лодки бегут ребята и начинают зашвыривать огнетушители внутрь лодки, прямо в проем вырезанного листа. Огнетушители попадали в выгородку аппаратной. Объем ее невелик, и ее быстро завалили, но от этого пожар не прекратился. Он разгорался все сильнее. Вызвали пожарных. Те развернули брандспойты и залили весь отсек. Лодка проседает. Паника: 5-й отсек реакторный  – он и горит, 6-й смежный, турбинный - туда и течет. Команда охлаждает переборку брандспойтами изнутри со стороны 6-го, все это льется в трюм...»

Очевидно, в таких случаях снова нужно вспомнить классиков: сколько у происшествия свидетелей, столько и версий случившегося. Правда, замечу,  если и сложилось «единодушие» в оценках военных и гражданских, так это по поводу действий помощника командующего Северного флота контр-адмирала Аркадия Кучера. Приведу несколько выдержек… «Он посчитал себя вправе давать указания по вопросам, неведомым ему по чину. Тем самым нанес ущерб флоту и людям больше, чем это мог сделать недоброжелатель…» «Контр-адмирал потребовал соблюдения уставов и порядка в… гальюнах. А в результате загрязнение было распространено еще больше, личный состав получил дополнительные дозы облучения…» «Благодаря «заботам» Кучера на корабле началась самая тяжелая пора – непрерывная дезактивация…»

В самом деле, после того, как командир Беломорской базы капитан I ранга Борис Ямковой доложил командующему Северным флотом о «деятельности» Кучера, тот отдал указание, «чтобы командир лодки впредь ни одного визитера на корабль не пускал». Так и сделали. Сверх меры инициативный контр-адмирал больше на аварийной подлодке не появлялся.

Олег ХИМАНЫЧ, морской историк