Оставить своё имя на карте - это, быть может, единственная привилегия офицера гидрографической службы

21.04.2019

Изменить размер шрифта

Мыс Морозова назван в память о Николае Васильевиче Морозове – выдающемся исследователе и Новой Земли, и Белого моря. Фото Олега Химаныча

Стоянка кораблей военной гидрографии в Архангельске. Удивительное место - будто старая добрая Соломбала, ещё та, летом по самые крыши утопающая в тополино-берёзовой зелени, с приземистыми деревянными домами, такими же заборами, когда-то давным-давно выкатилась сюда, на берег реки, чтоб на годы задремать. Корабли здесь уже много лет тесно жмутся борт к борту и к причалам, к слову тоже неновым. И причалы эти круглый год заставлены обстановочным инвентарём, рядками створных бакенов, бухтами тросов. А сами корабли, что несут на трубе и фальшборте ведомственную эмблему – голубые линии и красную звёздочку в окружности, изрядно потёрты, а то и вовсе побиты морем. Но над их мачтами витает романтика дальних странствий!

Сколько «шаров» у островов?

Адмирал-полярник Фёдор Петрович Литке мне вспоминается, вернее, его слова о скромных коллегах: «Работа гидрографа есть вообще работа неблагодарная. Взглянув на лист бумаги, покрытый извилистыми чертами, изображающими берега, испещрённый точками, которые представляют мели и каменья, всякий ли догадается, что нанесение так или иначе этих черт и крестиков стоило сочинителю нескольких недель, может быть, месяцев самых утомительных изысканий и соображений». И то правда! Нелёгкий труд, с лишениями от природы, а крупные звёзды по службе гидрографам на погоны и сегодня редко падают. Зато есть у них одна привилегия – войти в историю, остаться именем на карте.

Соломбалец Павел Петрович Федотов окончил гидрографический факультет ленинградской «фрунзенки» в 1951 году, тогда же прибыл в Архангельск и как будто подгадал под специальную правительственную программу изучения новоземельских островов – её только-только утвердили.

- О Новой Земле, конечно, знал, вернее, имел теоретические познания из курса военно-морской географии, – сказал Павел Петрович и сразу припомнил забавное: - На экзаменах по этой дисциплине некоторые преподаватели задавали нам, курсантам, вопросы в оригинальной форме. Относительно Новой Земли был такой: «Сколько «шаров» у архипелага?» Шар – это, по-поморски, пролив, и таких пять: Маточкин, Костин, Никольский, Петуховский, Югорский. Вот сколько «шаров» курсант называл из пяти, такой балл ему и ставили…

- Первопроходцы, а ими чаще становились поморы, оставили архипелагу массу своих наименований. Исследователи Новой Земли пятидесятых тоже оставляли имена на картах…

- Я даже был свидетелем, как это делалось. К 1958 году Северная экспедиция выявила на Новой Земле множество «безымянных мест», то есть не имевших собственных названий. Весной того же года в Архангельске собрали учёный совет Географического общества, чтобы известные, уважаемые люди обсудили, как быть дальше. Помню, присутствовали Ксения Петровна Гемп, Илья Константинович Вылка, Георгий Яковлевич Наливайко… От Северной гидрографической экспедиции выступить с предложениями пригласили Анатолия Казимировича Жилинского, Сергея Константиновича Немилова и меня. Мы составили документ, он назывался «Представление названий по Новой Земле». Его затем утвердил Архангельский областной Совет депутатов. На картах архипелага появился ряд наименований: бухты Нивелир и Сирена, залив Мурман, мыс Мигалка - в честь наших кораблей, гора СГЭ – по аббревиатуре экспедиции, камень Курочкина и мыс Малышева – в честь гидрографов Юрия Алексеевича Курочкина и Ивана Ивановича Малышева, мыс Зайцева – в память о погибшем их коллеге…

- На архипелаге до вас побывали многие мореходы и путешественники. Исследователи пятидесятых, получается, шли по их следам. Вам случалось бывать в памятных местах?

- В 1954 году наша промерная группа некоторое время базировалась в заливе Мелкий, это к югу от Белушьей губы. Здесь в 1839-м

зимовали матросы экспедиции прапорщика Августа Карловича Циволько. Циволько там, к слову, и похоронен. Удивительно, но на тот час сохранился дом экспедиции, с крышей и рублеными стенами. На одной из них – памятная доска. Мы тогда подновили надпись на ней… А на следующий год проводили промер и топографическую съёмку на островах Баренца. На островах, не знаю, сохранилась ли сейчас, была мемориальная плита Виллему Баренцу. Мы тогда поклонились и его памяти… И в Крестовой губе я тоже побывал. Георгий Яковлевич Седов описывал её в 1910 году. Знаете, что поразительно? Мы спустя сорок лет сравнили карту, которую он тогда составил, с картой-планшетом 1954 года. Конфигурации и координаты Седова полностью подтвердились!

Кресты на карте

В погожий день идёшь Карскими Воротами, и знак на мысе Меньшикова издалека маячит – высотой он 45 метров. Такой же знак и на Болванском Носе. Оба они постройки 1952-го. Тот, что на Меньшикова, смотрится чуть ли не шуховской телебашней, считай, чудо арктической архитектуры! А сколько подобных сооружений возвели полярники по всей Новой Земле в прошлом веке! Конечно, локация сегодня ушла далеко вперёд, и связь теперь, даже изображение штурману космический спутник способен выдать. Вроде и не нужны знаки типа Меньшикова. Однако, поверьте, радуют глаз приметные и руко-творные творения на любом полярном берегу. Больше того, хорошо, что и о поморских крестах сегодня вспомнили…

Начальник Центрального полигона полковник Андрей Анатольевич Синицын рассказывал мне:

- Хотим на мысе Морозова и мысе Лилье установить поморские кресты – какие наши предки веками устанавливали. Они большие – восемь-девять метров высотой, чтоб издалека глаз примечал. Эскизы их уже есть. Хочется свой след на полярной российской твердыне оставить, да и забывать народных традиций не надо, тем более святынь. Даже не говорю о том, что веру у человека нельзя отобрать…

В прошлом, случалось, вера в Бога оказывалась единственной опорой промысловиков и скитальцев на Новой Земле. Похоже, сегодня она возвращается на острова.

Не только норвежцы промышляли у Новой Земли, появлялись здесь и зверобои других европейских стран – англичане, шотландцы, датчане, шведы… Конечно, в своём навигационном обороте они имели карты со многими иными, чем у русских, названиями топонимов. Но иноземные наименования затем естественным образом постепенно вытеснялись русскими. Как и материальные свидетельства пребывания на островах и памятники культуры. Можно сказать, русский человек изначально «столбил» берега Новой Земли, если позволительно будет отнести к такому слову установку поморского креста.

Много на карте Российской Арктики наименований осталось от охотничьей практики: Медвежий, Тюлений, Олений, Нерпичий… Или же мореходы зачастую не мудрствовали лукаво: Большой, Белый, Скалистый, Опасный, Долгий... Но не меньше названий, что рождены от слова «крест». Не один полуостров, бухта, гора, перевал, ледник назван Крестовым. А Крестовых мысов вообще без счёта! Потому что мыс, как правило, место в море вдающееся, приметное, их издревле ещё и крестами метили. Почему же?

Давний мой приятель, Александр Дмитриевич Ушаков, сам из поморов, очень дотошный краевед, много времени отдал изучению этой традиции. Рассказывал горячо, увлечённо:

- Два больших и взаимосвязанных смысла у этого дела – так скажу. О первом учёные мудрёно пишут – «для образного картографирования в сознании морехода». Я проще: для обозначения пункта навигации. Таким могла быть стоянка, место безопасного причаливания или прохода, но чаще им помечали опасность, дескать, не зевай, парень! Каждый крест – отдельный навигационный знак, метка, а если в системе – обозначение маршрута, от креста к кресту. В том роде, как по равнинной России едешь от села к селу, а ориентир – церкви, так по колоколенкам и правишь…

- Наверняка ведь мужики рубили и ставили не как кому вздумается?

- Что ты?! Целая наука! Место выбирали не только приметное, но и с трёх морских сторон видное. Крест ставили, ориентировали, если точно по компасу не получалось, то обязательно по сторонам горизонта: верхний конец наклонной перекладины – строго на север, противоположный – на юг. Тогда если человеку лицом стать к надписи на кресте, то перед лицом восток. Тут тебе и место для крестного знамения и молитвы…

- Как догадываюсь, в том «второй смысл»…

- При этом очень глубокий. Труд моряка, рыбака, охотника, землепроходца – богоугодное дело, а потому должен быть освящён – так поморы считали. Поэтому и взяли христианский крест за символ. К тому же его в случае надобности даже из бросового плавника срубить можно… Это потом уже стали делить их на заветные и обетные: попросил ли у Бога доброго пути, счастливого возвращения или удачи, но бывало, что и выздоровления, а то и спасения… Каждый сам решал. А поставил крест, значит, обратился к Богу…

- Два, а то и три века посещали русские люди Новую Землю. Сколько ж поморских крестов на островах могли оставить?

- Никто и никогда не скажет. Кто же их считал? Знаю, на Соловецких островах в 1920 году, то есть перед закрытием монастыря, насчитывалось около трёх тысяч крестов - обетных, поклонных, придорожных, памятных… Так ведь Соловки – святейшая из земель, близкая к цивилизации, сотни паломников в год. И климат иной, благодатный. Говорят, монахи у себя даже арбузы выращивали…

По праву первопроходца

Залив Гаврилова режет восточную окраину посёлка Белушья Губа длинной и узкой полосой, настолько длинной и узкой, что залив можно принять за протоку. Берега его неопрятны. С одного на другой в одном месте по шести ряжевым тумбам перекинуты трубы водоводов.

Кажется, им много лет, по меньшей мере, трассы выглядят полуразрушенными. Ведут они к таким же постройкам на противоположном берегу – там оставленные людьми здания, их немало, и не такая уж это редкость в Белушке. Вокруг развалин множество выбеленных брёвен, столбов – покосившихся, а то и поваленных. Ближние холмы на северо-востоке светло-торфянистого цвета. Едва выглянет яркое солнце, они стремительно жёлтеют пятнами. Это смурая трава тундры, вечно приглаженная ветром. А дальше к горизонту в редкие часы или даже минуты солнечного стояния виднеются рубцы и сколы сине-серых сопок Рогачёво. Если стать лицом к заливу, не только жилые дома – вся Белушка окажется за спиной. И причалы, и входные створы, и море тоже будут за спиной, и даже очень-очень далеко, иной раз их даже не разглядеть. А впереди только тундра без конца и края. Но всё равно этот глубоко вторгшийся в сушу залив носит имя моряка-гидрографа, капитан-лейтенанта Александра Александровича Гаврилова.

На Новой Земле многое названо именами первопроходцев, и не случайно большинство из них - военные гидрографы. Окрест Белушки сразу несколько таких пунктов. Скажем, то же Рогачёво – главная воздушная гавань архипелага. Место, выбранное строителями для аэродромной полосы, в своё время назвали в память кондуктора флотских штурманов Григория Степановича Рогачёва - он работал здесь в 1838-1839 годах. Или, например, мыс Морозова, что не так уж и далеко от посёлка, - он назван в честь русского офицера-гидрографа Николая Васильевича Морозова, известного исследователя Новой Земли, Мурмана и Белого моря. Бухта Самоед носит название судна, на котором в 1896-м работала экспедиция лейтенанта Афанасия Михайловича Бухтеева. Мыс Лилье и бухта Назимова – в честь офицеров той же экспедиции Ивана Ивановича Назимова и Владимира Александровича Лилье, а острова Фефелова обязаны своим названием мичману Михаилу Александровичу Фефелову… А если взять в целом архипелаг, то любопытствующие отыщут на его карте десятки, если не более сотни, имён офицеров-гидрографов, из далёкого прошлого и недавнего.

Жаль, правда, не увековечено имя Александра Платоновича Энгельгардта, архангельского губернатора. Этот энергичный чиновник постоянно тормошил правительство России, и от того порой случался положительный результат. К слову, становище Белушья Губа – нынешняя Белушка своим появлением обязана Энгельгардту, ведь именно он настоял на промерах глубин в удобной бухте южнее Малых Кармакул…

Олег ХИМАНЫЧ, морской историк

(Новая Земля – Северодвинск)

"Вечерний Северодвинск", 16-2019

Фото